Католичка, от этого все они бесенеют; готов поспорить, и мать Струана тоже. Словно это имеет какое-то значение. Правда, семья Консуэлы была достойной, а у этой девушки – нет. Да, я все еще люблю ее. После нее никого не любил. Никогда не испытывал желания жениться, после того как потерял ее, как-то не мог. Однако это позволило мне всего себя отдать флоту, так что жизнь не прожита совсем, черт меня подери, впустую.
Так ли?
– Я собираюсь выпить еще бокал портвейна, – сказал он. – Это займет от десяти до пятнадцати минут. Что вы можете сделать, чтобы указать остальным дорогу, за десять или пятнадцать минут, а?
41
Горнт поспешно спустился по ступеням фактории Струана в черноту ночи вслед за другими гостями, расходившимися с ужина. Они оживленно переговаривались между собой, жались друг к другу и придерживали шляпы от ветра. Некоторых ожидали слуги с фонарями, чтобы проводить домой. После вежливого, но торопливого «спокойной ночи» он направился к соседней фактории Броков. Стражник, высокий сикх в тюрбане, отдал честь и уставился на него во все глаза, когда он, перескакивая через две ступеньки, взлетел по лестнице и постучал в дверь Норберта Грейфорта.
– Кто там?
– Я, сэр, Эдвард. Извините, это важно.
Из-за двери раздалось недовольное ворчание. Потом засов со стуком отодвинулся. Волосы Норберта были всклокочены. Он появился в ночной рубашке, ночном колпаке и постельных носках.
– Какого черта, что стряслось?
– Струан. Он только что объявил, что с этого момента «Благородный Дом» будет неукоснительно соблюдать эмбарго на все оружие и на весь опиум в Японии и что он отдает то же распоряжение в отношении всей Азии и китайской торговли.
– Это еще что, очередная шутка?
– Это не шутка, мистер Грейфорт, сэр. Это произошло во время вечера – все это он сказал минуту назад перед всеми гостями, сэром Уильямом, большинством иностранных послов, адмиралом, Дмитрием. Точные слова Струана, сэр: «Я хочу сделать официальное заявление. Вслед за публикацией моего письма в «Гардиане» сегодня я решил, что отныне наши корабли не будут перевозить оружие или опиум и компания Струанов не станет торговать ими ни здесь, ни в Китае».
Норберт захохотал.
– Входите, это надо отпраздновать. Он оставил компанию Струана не у дел. И сделал нас «Благородным Домом». – Он выставил голову в коридор и прокричал своему номер один бою: – Ли! Шампанского, чоп-чоп! Входите, Эдвард, и прикройте за собой дверь, из нее ужасно дует и холод такой, что даже у бронзовой мартышки зад отмерзнет. – Он прибавил света в масляной лампе. Спальня у него была просторная, с широкой кроватью под балдахином на четырех столбах; на полу лежали ковры, по стенам были развешаны картины, написанные маслом, с клиперами Броков – их флот был меньше, чем у Струанов, но по количеству пароходов они обгоняли «Благородный Дом» чуть ли не вдвое. Некоторые картины пострадали от пожара, и потолок тоже еще не был до конца отремонтирован. Книги стояли стопками на столиках вдоль стен, одна, открытая, лежала на кровати.
– Этот бедный сукин сын действительно спятил. – Норберт коротко хохотнул. – Первым делом нам нужно отменить дуэль, необходимо, чтобы он оставался живым. Так, вот что мы… – Улыбка вдруг исчезла с его лица. – Погоди-погоди, о чем я тут толкую? Все это буря в ночном горшке, он не больше тайпэн компании Струана, чем я. Это ты оказался в дураках, что бы он ни сказал, это не имеет ровно никакого значения. Как бы его набожная, постоянно тычущая пальцем в Библию матушка ни хотела сделать то же самое, он никогда не согласится, не может согласиться, это разорило бы их.
Горнт улыбнулся.
– Я не согласен.
Норберт вскинул на него взгляд и прищурился.
– А?
– Она согласится.
– О? Почему?
– Секрет.
– Что за секрет? – Норберт перевел взгляд на открывшуюся дверь. Ли, престарелый кантонец с длинной толстой косичкой, в аккуратной ливрее – белый длинный пиджак и черные штаны, – покачиваясь, внес фужеры и шампанское в ведерке со льдом; через руку было переброшено белоснежное полотенце. Через мгновение два фужера были наполнены. Когда дверь закрылась, Норберт поднял свой бокал.
– Ваше здоровье, и да сгинут все Струаны. Что за секрет?
– Вы сказали, чтобы я попытался подружиться с ним. Я подружился. Теперь он доверяет мне. Во-первых…
– Доверяет?
– До определенной степени, но с каждым днем это доверие крепнет. Во-первых, относительно сегодняшнего вечера. Причина, по которой он написал это письмо и сделал заявление, заключается в том, что ему нужна услуга от адмирала, тайная услуга.
– Вот как?
– Вы позволите? – Горнт показал на шампанское.
– Конечно. Присаживайтесь и все мне объясните.
– Ему нужно разрешение адмирала, чтобы подняться завтра на борт «Жемчужины», вот в чем де…
– Какого черта, о чем вы мне тут рассказываете?
– Я случайно услышал их разговор, приватную беседу – после ужина оба вышли на воздух. Я рассматривал некоторые из картин Струана поблизости – кстати, я заметил там две-три, принадлежащих кисти Аристотеля Квэнса, – и, ну… их голоса долетали до меня. – Горнт почти слово в слово пересказал их разговор. – Кеттерер закончил словами: «Посмотрим, что вы сможете сделать за десять или пятнадцать минут».
– И это все? Ничего о том, что там на борту и почему ему так важно попасть на «Жемчужину»?
– Нет, сэр.
– Странно, очень странно. Что все это могло бы значить?
– Не знаю. Весь вечер прошел как-то странно. Весь ужин я ловил взгляды, которые Струан время от времени бросал на адмирала, но их глаза ни разу не встретились. Мне показалось, что адмирал нарочно избегал его, стараясь, чтобы это не выглядело слишком заметно. Это разбудило во мне любопытство, сэр.
– Где он сидел? Я имею в виду адмирала.
– Рядом с Анжеликой, на месте почетного гостя справа от нее; сэр Уильям – по другую сторону. Вообще-то должно было быть наоборот – это еще одна любопытная деталь. Я сидел рядом с Марлоу, он не сводил взгляда с Анжелики и нудно рассказывал о своих морских делах; ни слова о завтрашнем путешествии, хотя из того, что говорил Струан, я заключил, что оно планировалось заранее и ожидало только разрешения адмирала. После того, как адмирал откланялся, я вновь заговорил с Марлоу о завтрашнем дне, но он лишь сказал: «Возможно, будут проведены небольшие испытания, старина, если Старик даст добро, а в чем дело?» Я сказал ему, что мне очень нравятся корабли, и спросил, нельзя мне отправится с ним, он рассмеялся и пообещал непременно договориться о такой поездке на будущее, потом тоже ушел.